Анатолий Томилин - Хочу всё знать [1970]

Все знали: пятисотка — коронная дистанция «русского Оло». Он, конечно, обойдёт Артура Стивсгруда. Но не это волновало сейчас болельщиков. Время? Какое время он покажет? Удастся ли ему выйти из сорока секунд?

Об этом тревожился и Борис. Он видел: старт Олег взял хорошо. Казалось, его рывок слился с выстрелом.

«О, здорово!» — Борис даже свистнул, лихо, по-разбойничьи.

И тут же оглянулся. Нет, на него никто не обращал внимания. В этом диком рёве можно было хоть мяукать, хоть кукарекать: всё равно сосед не слышал соседа.

Уже после первых двухсот метров Олег намного оторвался от шведа. Шёл Олег резво и красиво. И болельщики орали, поддерживая симпатичного русского парня.

И только истинные ценители видели: нет, не то. Что-то происходит с этим русским. Его бегу не хватает обычной мощности, напора, темперамента.

И мистер Бергман, сжавшись от возбуждения в комок, сложив руки на груди ладонями вместе, будто он молился (а может, и впрямь молился?), мистер Бергман тоже видел… Оло идёт хорошо. И всё-таки… Нет, не то…

А Борис Зыбин словно не хотел замечать этого.

— Работай, Олежка! — возбуждённо шептал он. — Давай!

Но вскоре и он с горечью убедился: нет, не то…

И секундомеры холодно отметили: нет, не то. 42,2 секунды. Результат неплохой, но — не для Олега Горева. Обычно он укладывал эту дистанцию примерно в сорок секунд.

Две секунды, две драгоценные секунды потеряны.

А с ними — утрачены и все шансы на успех.

Да, впереди у него ещё три забега. Но, как у любого многоборца, у Олега были свои любимые дистанции. Те, где он особенно силён. И самая коронная — пятисотка. И вот, на тебе!

Впрочем, всё закономерно…

Чудес на земле, видимо, нет.

Борис Зыбин, как только Олег финишировал, ушёл в раздевалку.

Он сидел в кресле, уже одетый, готовый к старту (он бежал в одиннадцатой паре, и до забега оставалось минут пятнадцать).

Сидел насупленный и тревожный. Да, он, как и все в команде, конечно, понимал: после болезни Олегу не показать хорошего результата. И всё-таки… Всё-таки где-то в глубине души Борис надеялся. Он уже так привык к поразительным победам Олега. И главное — знал его неистовое, фанатическое упорство…

Борис видел, как похолодели, словно бы замкнулись изнутри, глаза Олега, когда он готовился к старту. Он как бы отключился. Наглухо отгородился. От всего. От громыхающих трибун. И рекламных щитов. И врагов. И друзей.

Он весь сосредоточился на одном. «Поймать» выстрел…

Борис видел — на дистанции Олег отдал всё. Весь запас сил. До капли. И всё же…

«Да, вот обида!»

Борис резко дёрнулся в кресле, даже пружины застонали.

Всегда за границей на состязаниях, рядом с Олегом, он чувствовал себя, как за спиной отца. Да, как сын, пусть уже взрослый, но за спиной отца. Уверенно и спокойно.

Отец не подведёт. Отец не растеряется в самой трудной схватке. С отцом всё легко.

А сейчас — словно ты один. Нет отца. И надеяться не на кого. Надо самому, только самому…

Да, конечно, — вся команда сейчас рассчитывает лишь на него. Всё-таки он пятый в Европе. Он — пятый. А тёзка — восьмой. Ясно?

Кто теперь должен поддержать команду?

…Он опять словно видел Олега. Вот — выходит на старт. И глаза его… Как бы задёрнутые изнутри. Отгороженные от всех. От всего. С каким яростным упорством, полубольной, бежал он, отдавая всего себя…

…Борис глянул на часы. Пора.

Он встал, вышел на лёд. У дверей раздевалки стоял Олег.

Лицо у него было жёлтое. Даже сейчас, на морозце, не порозовело.

— Ну? — сказал Олег.

Он посмотрел Борису в глаза. Потом положил ему руки на плечи. Видимо, хотел что-то сказать, что-то важное, очень нужное, но передумал. И лишь шепнул:

— Голова — два уха, не дрейфь…

На старт Борис Зыбин вышел в необычном состоянии. Он сам не мог бы сказать, что творится с ним. Всё смешалось: и ярость, и обида за Олега, и восхищение его мужеством, и какая-то окрылённость, и лихая упрямая жажда — победить! Непременно.

Может быть, это и зовётся вдохновением?!

Стартовый выстрел будто толкнул его в спину. Он рванулся, резко рубя коньками лёд, всё наращивая и наращивая скорость…

Он плохо помнил, что было дальше, как он бежал. Он видел только — соперник сразу отстал. И слышал: болельщики почему-то орут и орут. Так орут и так дубасят ногами и кулаками по дощатым стенкам, кажется, вот сейчас трибуны развалятся, обрушатся на лёд.

Его результат — 40,1. Неслыханные для Бориса Зыбина секунды! Он, кажется, сперва и сам не поверил.

Но именно это время показал огромный электросекундомер в центре ледяного поля.

Именно это время засекли и все три судейских секундомера.

Эти удивительные секунды громко объявили репродукторы. И они ярко вспыхнули на световом табло.

Чемпионат мира кончился сенсационно. Прославленный советский конькобежец, чемпион Европы Олег Горев по сумме четырёх дистанций занял всего лишь седьмое место. Это была «сенсация № 1».

А «сенсацией № 2» стал Борис Зыбин. Вовсе не выдающийся скороход вдруг занял второе место. Серебряная медаль!

Так бывают ли чудеса?

Видимо, всё-таки бывают!

В газетах всего мира писали о «загадочном русском», о спортивном счастье, о том, что «лёд скользкий» и прогнозы — дело весьма рискованное.

А «загадочный русский», смущённо отбиваясь от целой стаи наседавших журналистов, не мог ничего толком объяснить.

Неожиданной находкой для корреспондентов оказался мистер Бергман. Он подробно, с юмором, рассказал о злосчастной плитке шоколада. Теперь, после чемпионата, это уже перестало быть секретом. Рассказал он также, что Борис Зыбин жил в номере двадцать втором. Там, где привидения. Мистер Бергман предположил — то ли в шутку, то ли всерьёз: а может, этот номер — не заклятый, не невезучий, а наоборот — счастливый? И впредь тому, кто намерен стать чемпионом, следует жить именно в этом номере?

Корреспонденты наперегонки строчили в блокнотах.

И в вечерних выпусках газет рядом с фотографией Бориса Зыбина было напечатано о плитке шоколада и о двадцать втором номере гостиницы «Универсаль».

Швеция — маленькая скандинавская страна — занимает сейчас одно из первых мест по количеству выпиваемого кофе. В среднем каждый швед выпивает 180 чашек кофе в год. Почему же жители северной страны такие большие любители южного напитка?

Вот что рассказывает старинная хроника. Однажды шведский король Густав I милостиво заменил двум братьям-близнецам, совершившим преступление, смертную казнь на пожизненное заточение. При этом было поставлено условие: один из братьев должен до конца дней пить только чай, а другой — только кофе. Для того, чтобы определить, какой же из напитков вреднее. Заморские напитки тогда впервые появились в Европе.

Брат, пивший чай, скончался в возрасте 83 лет. «Кофелюб» пережил его на четыре года.

Вот с тех пор, шутливо говорят шведы, кофе и стал любимым напитком в их стране.

В XVII веке в окрестностях Лондона на берегу Темзы был увеселительный парк. Его называли Воксхолл, по фамилии хозяйки стоявшего вблизи трактира.

По примеру английского Воксхолла, увеселительные сады появились и в других странах — во Франции, в Германии, в России.

Увеселительный сад был и вблизи Петербурга, в Павловске. Когда Павловск и Петербург соединила железная дорога, конечную остановку назвали «вокзалом». А потом этим словом стали называть и другие железнодорожные станции России.

Всё меньше и меньше кинозрителей становится в Японии. Один владелец кинотеатра придумал любопытный способ заманить зрителей. Перед экраном он устроил бассейн, и зрители могут не только посмотреть фильм, но одновременно и половить рыбу. Выдумка пришлась по вкусу японцам.

В наши дни предпочитают носить короткие волосы. Короткая стрижка удобна и проста. А ведь то, что женщины расстались с длинными волосами, было величайшим переворотом в истории моды. Произошло это событие после первой мировой войны. До этого времени коротко стригли волосы только мужчины. Длинные волосы мужчины-аристократы отпускали в знак своей принадлежности к высшему обществу, а вольнодумцы и художники как своеобразный вызов обществу.

Длинные женские волосы никогда не были знаком принадлежности к высшему обществу. Начиная со средних веков и почти до начала XX века, распущенные непокрытые волосы могли носить незамужние женщины. После замужества женщина теряла свою свободу, подчинялась мужу и должна была в гостях и даже дома закалывать свои волосы и прятать их под покрывало, чепчик, а позже шляпу.